САМОЛЕТ Можайского был ну совсем как самолет, только не летал. Российская элита совсем как элита, только она не выполняет пока еще своих общенациональных функций, блюдя свои узкогрупповые интересы. Пока еще не летает.
Кухарка не в состоянии управлять Россией. Это антиутопическая очевидность. Когда настаивают на «утопическом уравнивании» кухарки с государственным правителем, неизменно появляется Повар, который готовит только острые блюда (квалификация Лениным Сталина). Однако столь же очевидно и другое: Россией не способны управлять (так с ней и не управились) завлабы, романтики с большой дороги, тренеры по теннису, отставной козы барабанщики и личные охранники. Россия позарез нуждается в полноценной политической элите.
В течение ХХ века в России был взращен только один «политический класс», которому хоть как-то, через пень-колоду, удавалось влачить бремя ответственности за государство, за страну (Макс Вебер: «В основном три качества являются для политика решающими: страсть, чувство ответственности, глазомер. Страсть в смысле ориентации на существо дела (Sachlichkeit)»). Освистанная, оплеванная и залитая грязью, и поделом, номенклатура тем не менее по сию пору сохраняет сильные (личные) позиции во власти: в конце концов, и Ельцин, и Черномырдин, и Лужков, и Строев, и Селезнев, и Примаков, и Бабичев, и даже Чубайс с Явлинским бывшие номенклатурщики. (Иже с ними Шеварднадзе, Назарбаев, Акаев, Каримов и tutti quanti.)
Между тем политические аутсайдеры, люди со стороны, говоря по-русски, выдвинувшиеся во власть в результате Октябрьской революции 1917-го и послеавгустовской (контр-) революции 1991 г., не имели про запас ни ориентации на существо дела, ни ответственности за страну, ни глазомера, ни «способности с внутренней собранностью и спокойствием поддаваться воздействию реальностей». Ничего подобного.
Это были (по-дурному) упертые элиты, бросавшие свои и особенно чужие силы на захват и удержание власти во что бы то ни стало, «любой ценой» (Российская империя и Советский Союз и стали ровнехонько в эту «цену»). И одинаково приверженные двум фатальным для России в истекающем столетии императивам: «Государственную машину на слом» и «Грабь награбленное». Между Лениным со товарищи и Ельциным Со нет никакого принципиального различия ни в горячей приверженности этим императивам. Ни в том, что после завершающей успешной фазы в борьбе за власть те и другие были вынуждены заниматься исключительно расхлебыванием каши, которую сами и заварили. Смягчением разрушительных последствий собственных деструктивных действий, своей неспособности считаться с реальностями, своей безответственности и близорукости. Отсюда не следует, уважаемые читатели, что в деятельности Ленина с весны 1921 г. (нэп и государственничество) и Ельцина с осени 1997-го нельзя найти конструктивных моментов. Но проповедовать эти моменты с лупой есть тьма охотников.
А что касается новых политических элит, приведенных дворянином Лениным и номенклатурщиком Ельциным во власть, то между ними можно провести еще одну, на мой взгляд, крайне поучительную параллель. Великий умница австрияк Роберт Музиль стремился «так изобразить клерикала, чтобы попасть еще и в большевика» (Der Mann ohne Eigenschaften. Notizen.) Это ему удалось. Но другому, российскому умнику Виктору Шкловскому, удалось так изобразить большевистскую элиту, что он футуристски попал также и в нынешнюю элиту реформаторскую. В «Сентиментальном путешествии» Шкловский клеветал: «Человек спит и слышит, как звонит звонок на парадной. Он знает, что нужно вставать, но не хочет. И вот он придумывает сон и в него вставляет этот звонок, мотивируя его другим способом, например, во сне он может увидеть заутреню. Россия придумала большевиков как сон, как мотивировку бегства и расхищения, большевики же не виноваты в том, что они приснились». Интересный поворот сюжета, не правда ли?